В статье «Творцом экономики является человек», автор писал о кризисе экономической науки. Поэтому у некоторых читателей возникли вопросы: в чем именно заключается  кризис экономической науки,  несостоятельность западных экономических теорий, с реше­ниями каких фундаментальных проблем и задач не смогла справиться современная эконо­мическая наука? Для того, что бы ответить на эти вопросы, автор решил опубликовать следующие свои  выводы и заключения, сделанные им на основе изучения литературных источников

Как известно рынок и торговля,  то есть товарный или товарно-денежный обмен возник и своими корнями уходит вглубь веков. Но из литературных источников, посвя­щенных ана­лизу этого процесса, до нас дошел только лишь текст Аристотеля из его книги «Никомахова этика». Поэтому считается, что он был первым в анализе этого про­цесса и такого явления,  как цена товара.  Однако Аристотель,  говоря современным язы­ком, на примере обмена ме­жду строителем дома и башмачником, не решил, а только лишь обратил внимание на суще­ствование  проблемы, которая связанна с формирова­нием цен на блага. И, задачи, которая связана с их определением в условиях того вре­мени,  когда он сам жил и сформулировал некоторые свои мысли относительно  этих фундаментальных экономических вопросов.

Решить эту фундаментальную экономическую проблему и вытекающую из нее фун­да­ментальную  экономическую  задачу,  безуспешно пытались и пытаются многие иссле­дова­тели.

Одни из них взяв за основу тезис Аристотеля о том,  что справедливый обмен  должен отражать соотношение работ,  если создавали такие концепции о цене товара,  как теория из­держек производства и трудовая теория стоимости. То другие, взяв за ос­нову его тезис о по­требности как общей мере при обмене, пытались вывести цены из полезности.

Хотя западная экономическая теория своим общественным признанием в качестве науки и обязана «Отцу» политической экономии Адаму  Смиту, но  и он не сумел решить эту фундаментальную научную проблему. И, вытекающую из нее фундаментальную за­дачу, то есть и он не смог ответить на главные фундаментальные вопросы: что является единой мерой для измерения ценности благ, что лежит в основе обмена благ и как фор­мируются их цены? По этой причине он оставил нерешенной и другую не менее важную задачу,  выте­кающую из предмета его исследований и  связанную  со сравнением и со­измерением богат­ства разных стран мира и т.д.

Именно поэтому А. Смит был вынужден отступить от решения этих проблем и за­дач, сформулировав известный парадокс, названный его именем. А именно: если стои­мость блага зависит от полезного эффекта, то почему блага, дающие наи­высший эффект, такие как  воздух, вода и хлеб, бесплатны или ценятся низко, а блага, польза которых не вполне очевидна, например бриллианты, имеют очень высокую ценность?

В этих вопросах не увенчались успехом старания как Д. Рикардо, верившего  в  су­щест­вование объективных законов распределения,  так и К. Маркса,  полагавшего,  что ему удалось открыть законы движения  общества, в частности – капитализма.  Тем не менее, среди части экономистов бытует далекое от истины мнение, будто бы в работах последнего трудо­вая теория ценности приобрела свой завершенный вид.

Но К. Маркс, в своем «Капитале», приступая к анализу формирования цен и проис­хожде­ния денег,  хотя и заявлял, что: «Нам предстоит здесь совершить  то,  чего буржуаз­ная поли­тическая экономия даже и не пыталась сделать, – именно показать происхожде­ние этой де­нежной формы… Вместе с тем исчезнет и загадочность денег».

Тем не менее, он, попытался избежать от сложностей в моделировании процессов формирования цен, связанных с множе­ством благ в экономической системе. Поэтому он в самом начале своей книги, для того, чтобы исклю­чить из числа благ – услуги, препят­ствующие ему при дальнейшем анализе стоимости, что было свя­зано с постулатом  об овеществлении труда в товаре – сформулировал  определение  бо­гатства,  как «огромное скопление товаров». Затем, приняв в качестве элементарной формы богатства этот са­мый товар, установил, что в нем овеществляется  человеческий труд.  По­этому К.Маркс его назначил мерой стоимости товара. А сам труд, измеряется у него – рабочим време­нем, затраченным на его производство.

После этого, выдвинув бездоказательный постулат о коли­чественной определен­ности относительной формы стоимости. И,  записывая в  виде  уравне­ний  форм стои­мости простые количественные соотношения товаров с их эквивалентами,  наблюдае­мыми в  обыденной жизни разных эпох. А в итоге – заявив, что стоимость товара, вы­раженная в деньгах, эта и есть его цена. Не только полностью исказил само понятие о цене товара.  Но к тому же, за такой словесной беллетристикой завуалировал или спря­тал и свою неспособ­ность решить фундаментальную экономическую проблему о форми­ровании цен и вытекаю­щую из нее фундаментальную задачу определения цен благ в замкнутой или незамкнутой экономической системе. Поэтому не исчезли и до сих пор еще остаются неразгаданными происхождение и загадочность денег.

Может быть, поэтому  все  это,  в послесловии ко вто­рому изданию «Капитала», сам же он и назвал не иначе, как своим собственным кокетством на манеру Гегеля и со­бирал материалы для более обстоятельного анализа этих вопросов. Но, не успевая и чув­ствуя свой конец – завещал это сделать своему  другу и соратнику Ф. Энгельсу.  Однако он – Ф.Энгельс, хотя и написал свою книгу: «Происхождение семьи,  частной собст­вен­ности и государства», на основе указанных выше материалов, но, увлекшись другими проблемами, на основе работ Моргана, в этой книге на указанные вопросы не обратил даже внимания.

Более того, в трудах классиков, из-за скрытости от их взор объективных законо­мерно­стей экономических процессов и явлений, как добыча, производство,  распределе­ние, обмен и по­требление, даже структура годового общественного продукта, интерпре­тируется некор­ректно. Поэтому, например, у А. Смита формула цены товара –  на микро уровне и годового общественного  продукта – на макро уровне, выступают как сумма до­ходов, складываю­щихся из зарплаты, прибыли и ренты. А в модели совокупного обще­ственного продукта (СОП) К.Маркса – она выступает как сумма стоимостей средств производства,  зарплаты и прибыли в двухсекторной экономике, производящей средства производства и предметы  по­требления.  Между тем,  сложение параметров этих секто­ров при определении СОП из мо­дели К.Маркса, приводит к повторному счету.

В результате именно такого подхода, основанного на заблуждениях, К.Маркс и  сформу­лировал свою ошибочную теорию о прибавочной стоимости, служившей, по мнению Ф.Энгельса и выводам политэкономической теории социализма –  фундамен­тальной основой научного социализма. Но в этой теории прибыль, то есть по современ­ным поня­тиям: сбережения бизнеса или предпринимателей – один из основных источ­ников инвести­ций и роста экономики или расширенного воспроизводства, по собствен­ному определению К.Маркса, отнесена к числу нетрудовых доходов. Которые якобы до­бываются с их стороны путем присвоения результатов чужого труда – труда пролета­риата.

В результате этого большевики, пришедшие к власти в России в начале XX века пу­тем государственного переворота, были вооружены не только штыками и другими ору­диями «красного террора». Но и этой теорией, призванной, ни сколько развивать науку об экономике, сколько любой ценой обосновать доктрину, изложенную в знаменитом «Коммуни­стическом Манифесте». Поэтому они, под видом защиты интересов пролета­риата, объявив предпринима­тельскую деятельность преступной и насаждая «пролетар­скую культуру» – уничтожали ка­питалистов или богатых, то есть предпринимателей. И, всех приравнивали на уровне пролетариата – бедных.

При этом для большевизма, прообразом светлого для них будущего –     коммуни­стиче­ского общества, служило глубокое историческое прошлое – родовой строй времен дикости и варварства,  над  которым  так  сильно восхищался  Ф.Энгельс,  в  своей книге: «Происхождение семьи,  частной собственности и государства»,  написанной им  на ос­нове материалов, собранных К.Марксом.

Именно поэтому  тоталитарный  строй, построенный большевиками,  зиждился на вождизме и изначально был обречен на провал. Созданное же ими для видимости со­юзное, а на самом деле сугубо унитарное государство – СССР, не считался ни с интере­сами вошед­ших в него союзных республик, и, ни с интересами населяющих их наций и народов.  А осно­ванная на несостоятельной экономической парадигме марксизма внут­ренняя и внешнеэко­номическая политика этой империи привела ее к стагнации и силь­ному отставанию от миро­вого развития и прогресса, особенно, что, касается уровня жизни населения. Поэтому после распада СССР и по сей день, на всем постсоциалисти­ческом пространстве на повестке дня остро стоит крупная  теоретическая  и  практиче­ская  задача,  связанная с материальным и духовным обогащением всего народа вообще и необходимостью создания класса пред­принимателей и собственников, в частности.

А в 70-х годах XIX века на арене битв экономических взглядов появились «рево­люцио­неры» – маржиналисты, способствовавшие даже изменению названия политиче­ской экономии в экономикс (economics). Однако, в силу неопределенности или несовме­стно­сти уравнений экономической системы, для того, чтобы как-то выйти из такого ту­пикового положения, если  классики экономической науки цены выводили из издержек производства, то есть со стороны предложения, то маржиналисты, шли со стороны спроса, придавая основное значение субъективным оценкам благ потребителями. Но маржиналисты опираясь на «тео­рию предельной полезности», цены выводили из не­поддающейся никакому измерению по­лезности товаров. К тому же они их обосновы­вали на каких-то чувственно не воспринимае­мых и фактически ненаблюдаемых кривых «безразличия» и т.д. А это является не иначе, как глубоким заблуждением и тавтологией, не имеющей ничего общего с экономическими явле­ниями.

Именно поэтому даже такой, известный сторонник маржинализма, как В.Парето, утвер­ждавший, что конкуренция обеспечивает достижение максимума благосостояния, отка­зался от рассмотрения природы полезности, признав невозможность ее измерения.

Тем не менее, А.Маршалл приложил свою руку к примирению классиков и маржи­нали­стов, объединив трудовую теорию (предложения) и теорию предельной полез­ности (спроса), хотя он сам и не верил в возможность измерения  полезности. Так, усилиями Дж.Б.Кларка, А.Маршалла, Л.Вальраса и В.Парето в экономической науке возникло не­оклас­сическое направление, составляющее теоретический  фундамент современных ис­следований рыночного хозяйства. В неоклассической теории цена равновесия предстает как синтез по­лезности и издержек производства. Именно эта категория и является одной из основных в анализе рыночного механизма в современной западной  экономической науке.

Таким образом, западные экономисты классической и неоклассической школ,  за­дачу, связанную с определением цен благ пытались решить алгебраическими и другими методами. И, в основном с помощью  «законов» Сэя и Вальраса.  Однако,  если создан­ная ими модель  экономики была  далекой от действительности и отражала поверхност­ные явления ценооб­разования, то число уравнений, составленных на ее основе, оказы­валось меньше, чем число самих неизвестных – неопределенная система. Поэтому в шес­тидесятые годы прошлого века Д.Патинкин предложив свою единую теорию ценности и денег, сделал замечание, что клас­сическая и неоклассическая теории определяя относи­тельные цены на товарном  рынке, а абсолютные на денежном – будто бы «дихотомизи­ровали процесс ценообразования».  А он сам,  хотя и пытался, но тоже не смог решить эту задачу.  Поэтому он, ограничившись, по­верхностным анализом экономических про­цессов и явлений, связанных с формированием цен, смог предложить всего лишь, до­полнить неопределенную систему якобы «пропущен­ным уравнением», похожим на кембриджское и фишерское уравнения из существующей количественной теории денег.

А работы других исследователей, далеких от экономики, но претендовавших  на стро­гость своих доказательств в решении этой задачи,  не стоят даже какого-то серьез­ного внимания и анализа.  Поскольку они даже близко не подходили к раскрытию сущ­ности, то есть внутренних механизмов формирования цен.  К числу таких можно отне­сти и работы ис­следователей якобы доказавших существование решения системы Валь­раса.  В этом отно­шении не является исключением и модель межотраслевого баланса (МОБ) В.Леонтьева. Даже Дж.М.Кейнс свою знаменитую,  но впоследствии подвергну­тую острой критике, реви­зии и отвергнутую – «Общую теорию занятости,  процента и денег»,  предлагал после не­удачной попытки решить именно эту задачу.

Таким образом, ни одна существующая на Западе и в мире в целом экономическая теория и модель, задачу определения цен в закрытой или открытой экономике, решить, не способна.

С точки зрения математики, неопределенными или несовместными являются практи­чески и все другие уравнения и системы уравнений, составленные западными эконо­мистами для решения фундаментальных экономических задач.  Например,  к числу таковых можно отнести, и, казалось бы, основополагающее  уравнение обмена из коли­чественной теории денег монетаристов. Но, к сожалению, западные экономисты не зная как решить (или разрешить) такие уравнения и системы уравнений или скрывая сущест­вование связан­ных с ними проблем, постоянно лукавят и вынуждены упростить эконо­мическую действи­тельность до обозримого лично ими числа взаимосвязей. Именно та­кое положение,  может быть, и вынудило их отказаться от классического подхода. И, раздельно рассматривать эко­номические процессы и явления на различных уровнях. Та­ких, например, как микро, макро и глобальный уровень. А отсутствие истинного знания в области объективных  закономерностей экономических  процессов и явлений, как на­пример добыча, производство,  обмен, распределение и потребление, заставляет их вы­ражать функциональные зависимости  между  различными экономическими парамет­рами в не явной форме. И, вводит целый ряд тавтологических кате­горий и понятий для решения, своих различных макроэкономических моделей. Таких, например, как «функция потребления», «предельная склонность к потреблению», «эластичность кривой предло­жения и спроса», «мультипликатор», «акселератор», «экзогенные и эндоген­ные пара­метры» и т.п.,.

Такими же ни лестными эпитетами можно вознаградить и другие подходы и ме­тоды западных экономистов, направленных на решение фундаментальных экономиче­ских задач. К числу таких, например, можно отнести и задачи, связанные с определе­нием «эндогенных» параметров национального дохода,  уровня занятости,  ставок зар­платы и процента,  а  также уровня цен, получаемых из решения существующих макро­экономических моделей. То есть из уравнений общего экономического равновесия.

Так сейчас, например, практически во всех странах мира ставки различных налогов устанавливаются соответствующими законами, принимаемыми их законодательными орга­нами. В силу такого положения в уравнениях макроэкономического равновесия сумма нало­говых поступлений относится к числу экзогенных параметров, то есть счита­ется институ­ционально заданной функцией. Однако ставки налогов, хотя и обосновы­ваются определен­ными расчетами и связаны с государственным бюджетом,  но,  из-за  отсутствия теоретиче­ских методов их определения, они, грубо говоря, берутся с потолка. Именно поэтому их раз­меры являются предметом постоянных споров в законодательных  органах, а государствен­ная фискальная политика вызывает нарекания у населения и предпринимателей,  практиче­ски во всех странах мира. Такое же положение имеет место и с нормами или ставками амор­тизационных отчислений, которыми государство при­выкло варьировать при  предоставле­нии льгот отдельным категориям предприятий во время осуществления экономических ре­форм.

Помимо всего прочего можно отметить,  что в западной экономической науке явно прослеживается два, практически взаимоисключающих друг друга, подхода к познанию эко­номических процессов и явлений –  это теоретический и эмпирический подходы.

К числу представителей теоретического подхода к изучению  экономических про­цес­сов  и  явлений можно отнести,  например,  экономистов  классической школы.  Они чувст­вовали или ощущали, что в экономическом пространстве присутствует некий по­рядок (объ­ективный закон),  связанный с обменными процессами между отдельными лицами и другими экономическими явлениями,  например, формированием цен. Но объективные закономерно­сти действия рыночных сил, вносящих некий порядок в эко­номическую систему путем фор­мирования цен, до сих пор остаются не раскрытыми.  Поэтому, если например, А.Смит не сумев раскрыть такие объективные законы эконо­мических процессов и явлений, пытался объяснить их действием какой-то потусторон­ней силы, то есть  «невидимой руки»  рынка или конкуренции, то Д.Рикардо –  дейст­вием некоего «магического жезла». А К.Маркс – на основе бездоказательного «закона стоимости» и записями простых соотношений или алгебраических записей обмена.

В противоположность представителям теоретического, представители эмпириче­ского подхода к изучению экономических процессов и явлений, в лице, например К.Р.Макконнелл и С.Л.Брю, считают, что: «Мир реальности слишком сложен и запутан,  чтобы его можно было представить строго упорядоченным. Экономисты строят свои теории с целью обнаружить смысл в хаотическом наборе фактов,  который в противном случае вво­дил бы  в заблуждение и не приносил бы никакой пользы, то есть с целью привести факты в более пригодную,  рациональную форму. Таким образом, обобщать – значит абстрагировать или намеренно упрощать; обобщение в экономике имеет практи­ческое значение, а поэтому такое же значение имеет и абстракция.  Экономическая  тео­рия – это модель,  упрощенная картина или схема какого-либо сектора экономики. Такая модель позволяет нам лучше по­нимать  действительность именно потому,  что игнори­рует сбивающие с толку детали дейст­вительности. Наконец, теории – хорошие теории – основываются на фактах,  и потому они реалистичны.  Теории,  которые не согласуются с фактами, попросту плохие теории».

При всем этом, если представители западных школ, исповедующие    теоретиче­ский подход к изучению экономических процессов и явлений,   пренебрежительно отно­сились к фактам и доказательствам своих гипотез. То представители школ,  исповедую­щие эмпириче­ский подход – задачу самой экономической теории видели и видят только в том, что бы при­вести в систему, обобщить и использовать факты.

Конечно, с общеметодологической точки зрения,  развитие познания предполагает  взаимодействие опыта и теории.  Но теоретическое знание может и должно опережать дан­ные опыта.  Абсолютизация одного  из  них пагубно  сказывается  на развитии науки.  Тем не менее, целью научного знания является не эмпирические данные или факты, а теории. При­чем развитие науки определяется не столько количеством добытых эмпири­ческих данных,  сколько количеством и качеством выдвинутых и достаточно обоснован­ных теорий.

А уровень знания определяется не только тем,  каким способом получено знание – эмпи­рическим путем или теоретическим мышлением,  но и тем,  как в нем отражен сам ис­следуемый объект – во всех своих связях и опосредствованиях или с одной,  очень важной стороны. С этой точки зрения в философии знание принято разделять на кон­кретное и абстрактное знание.

В принципе знание должно стремиться стать конкретным,  то есть многогранным, охваты­вающим объект как некоторое целое. Но, как известно, эмпирическому знанию дос­тупны преимущественно внешние связи и отношения, поэтому чувственная конкрет­ность ограничена по своему  содержанию,  она не дает знания закономерностей,  цело­стного отра­жения явлений. А абстракция – важнейший способ отражения мышлением объективной ре­альности. Но, только лишь при движении мысли происходит восхожде­ние  от абстрактного к конкретному.

Истина не  может быть объективной,  если она не конкретна,  если она не представ­ляет собой развивающуюся систему знания, если она непрерывно  не обогаща­ется новыми элементами, выражающие новые стороны, связи объекта, углубляющими прежние научные  представления.  В  этом смысле истина всегда является теоретиче­ской системой знания,  на­правленной на отражение объекта в его целостности.

С этих общеметодологических точек зрения, можно сказать, что вся беда западной экономической науки заключается в том, что она не дает конкретного знания.  Более того,  в 1932 году, когда Дж.Робинсон сформулировал свое определение западной эко­номической  науки,  как  науки  анализирующей «человеческое  поведение как отноше­ние между данными целями и ограни­ченными средствами, имеющими альтернативные возможности применения», все теории,  разработанные до 1870 года, как бы потеряли право называться экономической наукой.

Наукой выработано множество способов доказательства и проверки объективно­сти,  то есть истинности знания. Но такие общеметодологические требования для запад­ной эко­номической науки чужды. В ней нет критериев, с помощью которых можно было бы отли­чить истину, то есть объективное знание от заблуждения.  Поэтому ни одна из существую­щих экономических теорий не основана на строгой доказательной базе.  То  есть,  не одно знание западной науки об экономике не выводиться или с необходимо­стью  не следует из другого. Может быть, именно по таким причинам, если австрийские обществоведы в начале XX века на вопрос, возможно ли существование экономической теории, давали отрицатель­ный ответ, то «Отец» кибернетики Винер считал, что создать модель экономики вообще нельзя.

А если продолжить анализ, то можно отметить, что именно таким состоянием за­падной экономической  науки можно, наверное, объяснить и точку зрения А.Грея о том,  что: «Экономическая наука, если является таковой,  отличается  от  других наук тем,  что в ней нет неумолимого стремления идти до конца, к истине, которая, будучи однажды рас­крыта, будет истиной на все времена, к полному замешательству любого противопо­ложного учения». Или точку зрения М.Блауга о том, что: «…история  экономической  науки  изоби­лует тавтологическими определениями и теориями,  сформулированными так, что их просто невозможно опровергнуть».

К числу таких несостоятельных,  в самой постановке экономических  задач, теорий можно отнести, например, и концепцию общего экономического равновесия,  предло­женного Л.Вальрасом, как универсальное средство анализа экономической системы в целом.  Однако никакая концепция, хотя бы даже частично основанная на теории пре­дельной полезности маржиналистов ни при  каких обстоятельствах не может быть уни­версальным средством та­кого анализа.

Тем не менее, считается,  что якобы Л.Вальрас «сделал решительный  шаг в сторону математизации экономической теории,  способствовал приданию ей логической строй­ности и строгости,  что отвечало и отвечает современным представлениям о науке и на­учном  зна­нии».  Существуют и более лестные отзывы о его вкладе в экономическую науку.  Однако, такие отзывы могут дать лишь  люди,  считающие  себя  экономистами,  но  очень   далекие  не только от математики, но и самой экономики. Поскольку уравне­ния, составленные  Л.Вальрасом, будучи зависимыми, от цен и, из-за их неизвестности, являются  полностью неопределенными и несовместными. Поэтому он вынужден был ввести в свою систему аукциониста. Тем не менее, его система уравнений не имеет и не может иметь никакого решения.

Да и сам Л.Вальрас никогда их не решал, а всего лишь «ограничился демонстра­цией возможного механизма движения к равновесию», нащупывал («tatonament») и запи­сал некие формулы, похожие на уравнения экономической  системы  вообще  или  об­щего экономиче­ского равновесия,  в частности. Раз если он при постановке задачи до­пустил ошибку и   поэтому не смог решить ее.  Тогда, тем более, такую задачу, при той же постановке, что Л.Вальрас, не могли решить и никогда не решали ни немецкий мате­матик и статист А.Вальд,  ни Эрроу, ни Дебре и никто либо другой. В противном случае, давным-давно были бы установлены закономерности об­менных процессов, формирова­ния цен и устранена неопределенность других систем уравне­ний, а в существующих мо­делях общего экономического равновесия, так называемые «эндо­генные» параметры, не определялись бы из гипотетических графиков.

В результате таких заблуждений и существуют  в экономической науке несостоя­тель­ные теории и концепции. А также якобы решенные экономические задачи, но на са­мом деле, даже и близко не под­ходившие к таким решениям.

Парадокс, но факт, что именно по таким причинам один из видных западных эконо­мистов П.Самуэльсон, был вынужден ввести  понятие о «качественном исчисле­нии». То есть об исчислении не количественных изменений экономических  параметров, а изменений их направлений.  Он вынужден был ввести такое, мягко говоря, некоррект­ное и более чем тав­тологическое понятие, в силу полной неопределенности или из-за отсутствия решений со­ставленных западными экономистами уравнений рассматривае­мых ими экономических сис­тем.

Да и вообще, сама метафора или понятие равновесия в экономике, заимствованное из физики или механики Ньютона, в экономических теориях использовано не очень удачно. В отношении рынков, спроса и предложения, в то время как в самой физике рас­сматривается состояние равновесия  какого-либо тела, то есть сохранение его движения или покоя с тече­нием времени. При этом речь, в первую очередь, идет о равенстве нулю равнодействующей сил на это тело, а потом равенстве нулю его проекций, на любую ось, то есть о равенстве нулю суммы проекций всех сил на любую ось. А пары сил – имеют противоположные на­правления. Кроме этого есть еще и моменты сил, алгебраи­ческая  сумма  которых  также должна быть равна нулю.

При этом ни одному физику и в голову не придет мысль искать равновесное состоя­ние тела из графика, связывающего, скажем, ускорение с  массой тела. Но запад­ный эконо­мист, пусть он хоть и знаменитый А.Маршалл, или Л.Вальрас,  или кто-либо другой, в этом отношении является исключением. Поскольку,  в относительно схожих условиях он, все время ищет  условия наступления экономического равновесие из графи­ков, связывающих цены и количество благ. При этом называя их спросом и предложе­нием. А ординату точки их пересечения – равновесной ценой, несмотря на то, что пара­метры цен не известны, и отсут­ствует всякая информация  о  закономерностях  их фор­мирования.  Поскольку он для того, чтобы доказать свою способность или компетент­ность в этом вопросе, готов придумать лю­бую чушь или тавтологию, на подобие «кри­вых безразличия», «модуля эластичности спроса и предложения» и т.д.

Помимо этого, например, такой известный экономист как И.Фишер,  механизм свя­зей, содержащихся в уравнении обмена (PQ = VM), иллюстрировал с помощью рычага,  с одной стороны которому подвешена масса денег (M),  с другой – количество благ (Q).  При этом, расстояниями или плечами до точки приложения таких сил служат, соответ­ственно – уро­вень цен (P) и скорость обращения денег (V).

Таким образом, уравнение обмена по И.Фишеру условно можно считать уравне­нием мо­мента экономических или рыночных сил.  Но тогда скорость обращения денег  и  уровень цен,  так и количество благ и масса денег должны иметь одинаковую единицу измерения,  как, например: сантиметр или метр,  Ньютон или килограмм и т.д., как в фи­зике или статике. Однако эти экономические параметры, ни при каких условиях не могут иметь одинаковую размер­ность. Значит представления И.Фишера о механизме связей, содержащихся в уравнении об­мена, являются, мягко говоря, ошибочными.

К тому же, не может не удивлять позиция монетаристов, затевающих серьезные разго­воры вокруг уравнения обмена и выдвигающих не  только целую макроэкономиче­скую,  но и концепцию глобализации. И, для того, чтобы доказать их – постоянно спо­рящих с другими направлениями и течениями в экономической науке. Не замечая, каза­лось бы, простое, но фундаментальное обстоятельство: неопределенность этого уравне­ния. То есть того неопро­вержимого факта,  что одно лишь это уравнение содержит не одну, а сразу четыре неизвест­ных,  и оно не связано с  другими  внутренними элемен­тами экономической системы.

Так, что, в этом и других вопросах, связанных, скажем с формированием цен и стоимо­стью товаров К.Маркс, хотя и имел наивные и ошибочные представления, тем не менее,  можно согласиться с его точкой зрения о том, что: «Трудно представить себе что-либо плоское,  чем  догмат, будто товарное обращение обязательно создает равновесие ме­жду куплями и продажами, так как каждая продажа есть в то же время купля, vice versa [на­оборот]. Если этим хотят сказать,  что число  действительно совершившихся продаж равно числу покупок, то это – бессодержательная тавтология».

К такой отрицательной оценке и выводам можно прийти, изучая и все другие тео­рии западных экономистов, которые, так или иначе, связаны с равновесным, или меха­нистиче­ским подходам к изучению состояния экономических систем и происходящих в них процес­сов и явлений. Именно поэтому автор этой статьи в своей книге  «Интеллек­туальный мир, модель экономического пространства и законы  идеальной  экономики», имея ввиду при­меры из книг П.Самуэльсона,  К.Л.Макконнелла и С.Л.Брю, а также И.Фишера, писал:

Если западную макроэкономическую теорию «сравнить с другими науками,  пред­по­лагая ее, скажем, на месте прикладных технических наук, то можно быть уверенным, что с ее помощью мы никогда не смогли бы не только построить, но и сконструировать ни телеви­зоров, ни современных компьютеров, и тем более космических ракет, кроме конечно тех «насосов»,  «канализационных труб» и простых «рычагов»,  которые так лю­бят приводить в пример в своих  книгах западные ученые-экономисты, уподобляя их своим моделям».

Ярким подтверждением этого вывода может служить и то состояние, что сложи­лось и продолжает сохраняться, на всем постсоветском географическом пространстве после рас­пада СССР.

Такое состояние науки об экономике,  как это было показано выше,  признают и сами западные  экономисты. Именно поэтому с середины прошлого века идет усилен­ный поиск новых направлений в этой науке, способных адекватно отразить, описать и объяс­нить экономические процессы и явления.

К числу таковых,  в первую очередь, можно отнести и такое новое,   противостоя­щее основному течению экономической теории в целом и неоклассике в частности, на­правление в науке об экономике, которое называется – «эволюционная  экономика».  Но стремление экономистов Запада втиснуть науку об экономике в тесные рамки какой-то отрасли  по­знания, то ли это физика Ньютона, то ли биология, связанная с именем Дар­вина или Моргана – это не иначе, как попытка,  заранее обреченная на провал. По­скольку такой подход может происходить только по одной причине – из-за незнания и непонимания истинного места,  значения и роли экономической науки в достойном уважения ряду других отраслей позна­ния, в силу несостоятельности западных экономи­ческих теорий и парадигм.

Поэтому перед  экономистами  стоит нелегкая задача о превращении экономиче­ской отрасли познания, в науку,  в подлинном  смысле  этого слова. То есть в науку, не­посредст­венной целью которой является – описание,  объяснение и предсказание  эко­номических  процессов  и  явлений действительности,  составляющих предмет ее изуче­ния, на основе от­крываемых ею законов.

При этом я лично полагаю, что авторы макроэкономической теории,  выделили ее в особый раздел экономической науки не потому,  что она является таковой. А потому, что только лишь так можно было завуалировать или скрыть то положение,  что они опе­рировали и оперируют не имеющими своего решения неопределенными и несовмест­ными уравне­ниями макроэкономических систем. Например, они, отнеся к предмету микроэкономики весь круг вопросов, связанных с формированием и определением цен благ, в то же время до сих пор не поняли, видимо никогда и не поймут, что и такой мак­роэкономический параметр, как  «уровень  цен» – тоже является величиной неизвестной,  требующей  своего определения. И, которую никак невозможно найти из моделей запад­ных экономистов.

А что можно говорить о «производственной функции» Кобба-Дугласа, используе­мой в моделях макроэкономического равновесия и роста, пользуясь которой якобы опре­де­ляется ставка заработной платы и, которую принято считать достоверно описываю­щей ре­альные экономические процессы, функцией?

«Производственная функция» Кобба-Дугласа – эта обычная эмпирическая формула,  не говорящая ничего конкретного не только о  внутренних механизмах формирования цен,  но и о самом производстве благ. Почему? Да потому, что она сконструирована ее авторами всего лишь для приближенного описания статистических данных методом подбора таких  коэффициентов, как эластичность по капиталу и труду, при постоянных значениях долей труда и капитала. Именно поэтому если превратить производственную функцию любой сложности в уравнение, то оно сразу же становится неопределенным, то есть уравнением, не имеющим своего решения.

Так, например, если превратить «производственную функцию»  Кобба-Дугласа в уравне­ние, то оно станет уравнением, как минимум, с тремя неизвестными,  если не ска­зать с пятью.

Раз так, то, какое уравнение макроэкономического равновесия можно решить, поль­зу­ясь этой «производственной функцией»? Ясно, что никакое. Но это не понятно не только западным экономистам, всегда дистанцирующимся от математики и,  именно по­этому при­думавшим и создавшим эконометрику,  призванную  разрешить им эту про­блему, но и на­шим (то есть, экономистам постсоциалистических стран).  Однако, следует учесть, что на это все время обращал свое внимание и не перестает этого делать не только автор этих строк, но и некоторые западные экономисты.

Например, исходя из соображений, может быть близких к тем, что было изложено выше М.Блауг в своей книге «Экономическая мысль в ретроспективе» пишет, что:  «Неиз­бывный методологический грех  неоклассичекой теории состоял в том,  что она использовала микростатические теоремы, выведенные из «вневременных» моделей, … для предсказания хода событий в реальном мире. Наиболее яркий пример этого греха: постоянство долей труда и капитала в совокупном продукте обосновывалась тем,  что агрегатная  производст­венная функция имеет вид функции Кобба-Дугласа, хотя послед­няя применялась лишь в микроэкономической теории и не существовало никаких дово­дов в пользу ее агрегирова­ния».

Есть и другая сторона применения производственных функций – эта прогностиче­ские модели. Именно они образуют методологическую основу среднесрочных и долго­сроч­ных макромоделей прогноза западных экономических школ и других  институтов, которые осваиваются и берутся на вооружение и нашими специалистами.  А сам про­гноз необходим для научного регулирования экономики,  чтобы государство предвидело последствия своей экономической политики.  Но аппарат западной эконометрической теории,  основан на тех производственных функциях, о которых мы говорили выше. И он не  рассчитан на оценку социально-политических обстоятельств, неожиданных изме­нений в сфере науки и техноло­гий.  Следовательно, не позволяет сформировать пред­ставление и о том, что и в самом деле может быть в будущем. К тому же пользуясь за­падной эконометрической техникой, как в этом признаются и сами западные специали­сты –  нельзя построить прогноз, рассчитанный на срок более чем на 10 лет.

Таким образом, отсутствие в современной науке об экономике самой верифи­цируе­мой общей или универсальной экономической теории и является главной фундаментальной проблемой. Значит необходимо разработать такую экономиче­скую теорию.

Автор: Рустамжон Абдуллаев, доктор экономических наук, академик.